Нa свeтe всeгдa eсть две правды.

Одна правда тёплая, а другая холодная.

Тёплая — это правда крестьянского дома с натопленной печкой, у которой, кроме чудом выжившего в коллективизацию хозяина, греется ещё и немец. Пришёл, знаете ли, переночевать. Враг, говорите? А большевики мужику — что, друзья?

Тёплая — это правда красивого города Парижа, который проиграл свою войну, но зато сохранил мирную, прежнюю жизнь, кафе-парочки-аккордеон. Им повезло — там, в Париже. А вы что — хотите, чтоб они ползали на руинах?

Тёплая — это правда православного архиерея, который, чокаясь, поздравляет нашего дорогого Леонида Ильича с годовщиной Великой Октябрьской Социалистической. Время такое было — на многое приходилось идти.

Тёплая — это правда хорошей карьерной девушки, которая говорит, что Крым — наш, а Донбасс… ну… и тут она, вынимая приятную формулировку, желает Донбассу счастья, а с кем — неважно. Зачем ей портить себе карьеру?

Тёплая — это правда костра.

Пётр сидел у костра, и внезапно забыл, чей он апостол.

Какая разница, куда он шёл?

А есть другая, холодная правда.

И тот, кому она ближе, от неё не согреется.

Он горит сам.

Так ему и надо.

Провокатор, фанатик и сумасшедший, а ещё на аккордеоне мешает играть.

И вообще — у нас же дети, а у него что?

А у него — ничего.

Тот, у кого есть холодная правда — отдать, умереть, сжечь, отказаться, — других активов, как сейчас принято говорить, не предъявит.

Зато потом — когда те, кто за холодную правду, все уже умерли, всё сожгли, от всего отказались и бросили в лицо врагу дом, детей, печку и даже аккордеон, — обычно оказывается, что они-то и были правы.

Они, как выясняется, были не сумасшедшие, а герои.

И все мирные парочки, все карьерные девочки, льстивые поздравители начальства и просто разумные, домовитые мужики — водят хороводы вокруг их памятников и портретов.

Ведь все же знают, что поступать надо было именно так, как они поступили, — уверенно говорят нам живые любители тёплой правды про мёртвых мучеников правды холодной.

И идут греться и гулять дальше. А ещё к детям идут — у них же дети.

Но только это запоздалое, ложное знание.

Это так легко — выбрать холодную правду, когда её нет. Когда она где-то давно была.

Сидя у костра, с возмущением думать о том, кто сидел у костра до тебя.

Но ведь там так тепло.

Кто может точно сказать, что выберет холод, а не тепло?

Кто может точно сказать, что будет гореть, а не греться?

Я не могу.